Вокзал станции Мценск украшает памятная доска, свидетельствующая о том, что здесь бывали великие русские литераторы И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой, А.А. Фет. На ней нет упоминания о Лескове. Конечно, тот и не был на мценском вокзале: последний раз писатель побывал на родине, когда до Орловской губернии еще добирались на лошадках – в 1862 г. Тогда Лесков неизбежно заезжал на Мценский постоялый двор. Вообще город давно должен был сделать что-то для увековечивания памяти писателя, который прославил Мценск на весь мир, навечно оставив его в знаменитом романе «Леди Макбет Мценского уезда». Любой, минимально знакомый с русской литературой человек через лесковский роман знает о Мценске. В отличие от других российских городов Орловской губернии, кроме, конечно, Орла, лишь Мценск писатель упоминает более всего и пишет о нем в целом ряде своих произведений.
Примечательно, что вначале Лесков обозначил роман, написанный в 1864 г., как «Леди Макбет нашего уезда». Под таким названием он и вышел в первый раз. Но затем Лесков уточнил, какой именно уезд он считает своим, и потому с конца 60-х гг. XIX столетия и до наших дней всем известна именно мценская «леди Макбет». Только представьте себе: Лесков писал роман и думал о Мценске. Он мысленно озирал его окрестности, входил в старые купеческие дома, внутренним взором окидывал мценский базар, мельницы, сады и Николаевский храм над Зушей. «В нашем городе», «наши дворяне», «наш народ», – пишет он в романе, который получил всемирную известность. Он экранизирован. Он широко представлен на сценических подмостках. В разные годы в театре и кино в образе мценской купчихи Катерины Измайловой блистали Галина Вишневская, Наталья Гундарева, Оливера Маркович, Наталья Андрейченко, Елизавета Боярская. Ныне спектакли по этому роману Лескова ставят петербургский театр «Приют комедианта» (реж. – Д. Егоров) и московский театр-студия О. Табакова (реж. – А. Мохов); широко известна режиссерская версия Камы Гинкаса (Московский ТЮЗ). Опера Дмитрия Шостаковича с «Леди Макбет Мценского уезда (Катерина Измайлова)» идет на исторической сцене Большого театра, она шла на лучших оперных сценах Европы, в том числе и в миланском театре «Ла Скала» и в Немецкой Рейнской опере в Дюссельдорфе; мценскую «леди» видели Нью-Йорк и Лондон. И в каждой постановке, в каждом фильме звучит имя города: Мценск, Мценск, Мценск.
Мценск у Лескова – многогранен. Это и святое место. В нескольких рассказах Лесков напоминает о пребывании здесь известнейшей иконы Николая Угодника, чей образ, помещенный в городском Николаевском храме, считался святым помощником, заступником россиян. Так считало местное, орловское население. Больше того, жители губернии традиционно считали Мценск Домом Николы Угодника. В паломничество к известной иконе шли люди и из дальних краев. Вне всякого сомнения, писатель видел собор, бывал в нем и видел саму икону.
В Мценск к Николаю Угоднику идут у Лескова в «Левше» тульские мастера, притом в рассказе дается совершенно замечательное описание знаменитой иконы: «Они шли вовсе не в Киев, а к Мценску, к уездному городу Орловской губернии, в котором стоит древняя «камнесеченная» икона св. Николая; приплывшая сюда в самые древние времена на большом каменном же кресте по реке Зуше. Икона эта вида «грозного и престрашного» – святитель Мир-Ликийских изображен на ней «в рост», весь одеян сребропозлащенной одеждой, а лицом темен и на одной руке держит храм, а в другой меч – «военное одоление». Вот в этом «одолении» и заключался смысл вещи: св. Николай вообще покровитель торгового и военного дела, а «мценский Никола» в особенности, и ему-то туляки и пошли поклониться. Отслужили они молебен у самой иконы, потом у каменного креста и, наконец, возвратились домой».
О Николае, угоднике Мценском, Лесков пишет и во «Владычном суде», где говорит об орловских дворянках, прибывших в Киев для беседы с Филаретом, митрополитом Киевским и Галицким, орловским уроженцем: «Молиться-то мы и дома могли бы, потому у нас и у самих есть святыня: во Мценске – Николай-угодник, а в Орле в женском монастыре – божия матерь прославилась, а нам провидящего старца-то о судьбе спросить дорого – что он нам скажет?». Елецкий дядя Иван Леонтьевич в «Грабеже» в страшную минуту воскликнет, обращаясь к «своим», как ему кажется, более близким, орловским покровителям: «Никола, мценский заступник, Митрофаний воронежский, Тихон и Иосаф»! К Николе Мценскому, как к исцелителю душевных мук, отправляется и герой лесковского «Грабежа» юный Миша. Его зовет с собой сваха Матрена Терентьевна: «Поедем мы с тобою во Мценск – Николе Угоднику усердно помолимся и ослопную[1] свечу поставим… мы съездим как хорошо к Николе во все свое удовольствие: лошадка в тележке идти будет с клажею, с самоваром, с провизией, а мы втроем пешком пойдем по протуварчику, для Угодника потрудимся: ты, да я, да она, да я себе для компании сиротку возьму. И она, моя лебедка, Аленушка, тоже сирот сожалеет. Ее со мной во Мценск отпускают. …Я и отпросился у маменьки к Николе, чтобы душу свою исцелить, а остальное все стало, как сваха Терентьевна сказывала».
Мценской жительницей делает Лесков свою яркую, противоречивую героиню «Воительницы» – Домну Платоновну. В столичном Петербурге та продает превосходные мценские кружева («из своего места»). «Сначала она смиренно таскала свои кружева и вовсе не помышляла о сопряжении с этим промыслом каких бы то ни было других занятий; но столица волшебная преобразила нелепую мценскую бабу в того тонкого фактотума[2], каким я знавал драгоценную Домну Платоновну». В ней Лесков видит один из мценских характеров, и мы видим в Домне Платоновне решительность, умение оценить ситуацию, твердость характера и в то же время стремление помочь ближнему так, как она это понимает, пусть она и неправильно понимает, что есть благодеяние для ближнего.
Характер Домны Платоновны и ее мужа, Лесков по существу передает одним словом – «воители». Это – яркие носители старых орловских характеров, потомков защитников южнорусских рубежей. «Муж мой, Федор Ильич, – говорит о нем Домна Платоновна, – был человек молодой, но этакой мудреный, из себя был сухой… Нраву он, не тем будь помянут, был пронзительного – спорильщик и упротивный; а я тоже в девках воительница была. Вышедши замуж, вела я себя сначала очень даже прилично, но это его нисколько совсем не восхищало, и всякий день натощак мы с ним буйственно сражались. Любви у нас с ним большой не было, и согласья столько же, потому оба мы собрались с ним воители, да и нельзя было с ним не воевать, потому, бывало, как ты его ни голубь, а он все на тебя тетерится, однако жили не разводились и восемь лет прожили». Слово «воители» выступает у Лескова и как некое опосредованное пояснение части знаменитой поговорки о местных краях: «Орел да Кромы – первые воры, а Ливны – ворами дивны, а Карачев – на придачу, а дмитровцы – ворам не выдавцы, а Елец – всем ворам отец, а коли амчанин тебе на двор, так выноси святых вон» (то есть опасность как бы создается даже для святых). Между прочим, характер «леди Макбет» тоже был, по сути, воительским, хоть и со знаком минус. Обе «мценские» героини Лескова по сути погибли из-за любви – одна, что стала убийцей, и другая, страдавшая нравственно. Причиной любви Домны Платоновны также стал мценский житель – некий «Валерочка, Валерьян Иванов», племянник мценской ее кумы, состоявший в Петербурге «учеником у фортепьянного мастера». Он «обокрал своего хозяина, взят с поличным и, по всем вероятностям, пойдет по тяжелой дороге Владимирской», – пишет Лесков. Безусловно, в Мценске жили люди разного темперамента и нравственных установок, что, конечно, понимал и писатель.
То, что Лесков бывал в Мценске неоднократно, – совершенно очевидно и бесспорно. Он вполне точно знает расположение базара, садов, домов, знает их внутреннее устройство и убранство. «Дом Измайловых в нашем городе был не последний: торговали они крупчаткою, держали в уезде большую мельницу в аренде, имели доходный сад под городом и в городе дом хороший», – скажет он в романе о «леди Макбет». Помнят здесь и старую мценскую фамилию Измайловых[3]. В городе покажут и место описываемых событий. А вот и описание мценского дома Домны Платоновны. Тот стоял у базара: «Домик у нас был хоша и небольшой, но по предместности был очень выгодный, потому что на самый базар выходил, а базары у нас для хозяйственного употребления частые, только что нечего на них выбрать, вот в чем главная цель. Жили мы не в больших достатках, ну и не в бедности; торговали и рыбой, и салом, и печенкой, и всяким товаром».
Любопытно, что в «Воительнице» Лесков приводит местное название одного из старых мценских «районов» – Нижний город. Там Лесков поселил кумовьев Домны Платоновны («но были у нас на Нижнем городе кум и кума Прасковья Ивановна, у которых я детей крестила»). Так писатель сохранил для нас название, которое почти ушло из памяти горожан. Уже неизвестные нам топонимы Лесков оставил и в Орле. Например: Дьячковская часть у Никития. Возле Ахтырского собора (по второму приделу – Св. Никития), как было установлено автором статьи, в действительности проживало большое количество церковных дьячков[4]. Некоторые из них жили в своих домах, некоторые – снимали здесь квартиры. Название «Дьячковская часть», как и мценский «Нижний город», были неофициальными, бытовыми, но находились в ходу у горожан. Топоним «Нижний город» может оказаться чрезвычайно старым и относиться ко времени появления посадов Мценской крепости за рекою Зушей.
Замечательно, с удовольствием описывает Лесков обстановку в петербургском обиталище своей «воительницы». Домна Платоновна сумела создать в холодной северной столице маленький уголок своей родины. Она обставила свое петербургское жилище так, как это делалось в ее родном Мценске.
Лесков сам видел такие комнаты, ибо рассказывает о них со знанием дела: «В дальнем углу стоял высокий, трехъярусный образник с тремя большими иконами с темными ликами, строго смотревшими из своих блестящих золоченых окладов; перед образником лампада, всегда тщательно зажигаемая моею набожной хозяйкой, а внизу под образами шкафик с полукруглыми дверцами и бронзовым кантом на месте створа. Все это как будто не в Петербурге, а будто на Замоскворечье или даже в самом городе Мценске. Спальня моя была еще более мценская; даже мне казалось, что та трехспальная постель, в пуховиках которой я утопал, была не постель, а именно сам Мценск, проживающий инкогнито в Петербурге. Стоило только мне погрузиться в эти пуховые волны, как какое-то снотворное, маковое покрывало тотчас надвигалось на мои глаза и застилало от них весь Петербург с его веселящейся скукой и скучающей веселостью. Здесь, при этой-то успокаивающей мценской обстановке, мне снова довелось всласть побеседовать с Домной Платоновной». Как обычно бывает у Лескова, Домна Платоновна – не выдуманный персонаж. Это – мценский человек, корни которого стоит поискать в метрических книгах городских церквей.
Еще один случай, в котором присутствует мценский полицейский, возможно, повлиял на фабулу рассказа «Грабеж». В кратком изложении отчета об орловских дворянах, состоявших под судом и следствием за 1850 г., имеется следующая запись: «Орловская Палата Уголовного суда. 10 октября 1850 г. Палата Уголовного Суда честь имеет уведомить Ваше Превосходительство, что сообщением Орловского губернского Правления 12 сентября за №13288 предан суду палаты бывший в городе Мценске частный пристав Гиацинтов по делу удержания у портного Виноградова часов, принадлежащих Новосильскому помещику Мясоедову, каковое дело еще не решено за неподаченным Гиацинтом (так в оригинале – Е.А.) ответов»[5].
К сожалению, в документах по выборам в дворянские сословные органы губернии оказалась лишь эта короткая справка. Отдельное дело Гиацинтова пока не найдено. Но в нем могли оказаться любопытные подробности приключения с часами. Итак, Гиацинтова судили за то, что у него обнаружили часы, принадлежавшие помещику Мясоедову, но странным образом оказавшиеся у портного Виноградова. При этом портной не имел прав на часы Мясоедова. Объяснения Виноградова по этому поводу, как видно, были приняты, и в более позднем, повторном сообщении о Гиацинтове, имя портного исчезает. Краткая информация, более поздняя по времени, звучит определеннее. Она называет главного хозяина часов: «Гиацинтов, отставной коллежский регистратор. Предан Суду Орловской уголовной палаты за удержание часов, принадлежавших помещику Мясоедову»[6]. Дело, краткая информация о котором появилась в 1850году, безусловно, началось раньше, когда Лесков еще служил в Палате Уголовного суда, где и оно и разбиралось. Следствие велось традиционно медленно, вердикт выносился спустя год-полтора после начала расследования. Если Гиацинтов был предан суду 12 сентября 1850 г., его дело могло быть начато в 1849 году или даже раньше. Косвенным подтверждением того, что писатель знал об истории с часами, можно считать и то, что Лесков был лично знаком с Гиацинтовым. До 1 ноября 1848 года коллежский регистратор Владимир Гиацинтов служил квартальным надзирателем в Орловской городской полиции и затем был перемещен частным приставом в Мценск[7]. Служащие полиции и клерки палаты Уголовного суда в те времена были не столь многочисленны. Те и другие общались между собой, и, пусть не близко, знали друг друга[8].
Мценские реалии окружали Лескова с детских лет. Многие знают, что детство Лесков провел в Орле, в сельце Горохове и на хуторе Панино. Но был еще один адрес: сельцо Гавриловское, маленькое имение матери, где Лесковы пережили страшный голод 1840 г. Гавриловское Орловского уезда находилось неподалеку от старой границы уезда Мценского. «Время страшного по своим ужасам «голодного (1840) года», – как пишет Лесков в «Юдоли», никогда не изгладилось из его памяти, – «я был ребенком, но однако я кое-что помню, – по крайней мере по отношению к той местности, где была деревенька моих родителей – в Орловском уезде Орловской же губернии …я слышал многое после от старших, которые долго не забывали ту голодовку и часто обращались к этому ужасному времени со своими воспоминаниями в рассказах по тому или другому подходившему случаю. Разумеется, все эти нынешние мои воспоминания схватывают один небольшой район нашей ближайшей местности (Орловский, Мценский и Малоархангельский уезды)». Можно думать, что Лесков посещал Мценск в разные годы – и в детстве, и в молодости, и став уже зрелым человеком.
Вполне возможно также, что в детские годы Лесков бывал в Мценске со своей бабушкой Александрой Алферьевой, которая нередко посещала святые места. «Я был адъютантом старушки с самого раннего возраста. Еще шести лет я с ней отправился в первый раз в Л-скую пустынь на рыжих ее кобылках и с тех пор сопровождал ее каждый раз, пока меня десяти лет отвезли в губернскую гимназию, – вспоминал Лесков в «Овцебыке». – …Едем, бывало, рысцой; кругом так хорошо: воздух ароматный; галки прячутся в зеленях; люди встречаются, кланяются нам, и мы им кланяемся». Вряд ли, совершая поездки по монастырям и другим святым местам, бабушка Алферьева, родом из Москвы, не поклонилась бы Николе, Угоднику Мценскому и не побывала бы в Николаевском соборе, стоявшем на высокой горе над Зушею. Внук при этом мог сопровождать ее.
Мценск дал Лескову прототипов его персонажей с их яркими характерами, подарил сюжеты, в немалой части которых реял местный образ Святого Николая Угодника. Наряду с Орлом, Мценск также явился дорогим образом его малой родины, поскольку являл собой воплощение коренного русского города, его народа и русской речи.
За это Мценск должен отдать должное Николаю Семеновичу Лескову – великому русскому писателю.
[1] Сваха говорит об очень крупной по размеру свече. Ослоп – русская грубая деревянная палица (дубина) большого размера и веса.
[2] Фактотум – (от лат. fac totum, «делай всё») – доверенное лицо, выполняющее различные, в том числе деликатные поручения. В ироническом смысле – человек, всюду сующий свой нос, во все вмешивающийся.
[3] Исследования о купцах Измайловых в Государственном архиве Орловской обл. проводил мценский краевед Г. Зуев, ныне покойный.
[4] ГАОО. Ф. 101. Оп. 1 Д. 3182 Л. 84 об., ГАОО. Ф. 593. Оп. 1. Д. 618. Л. 333 об., Л. 334 об., Л. 343, Л. 373 об. Так же см. подробнее: Ашихмина Е.Н. Н.С. Лесков в Орле. Орел, 2010. С. 190.
[5] ГАОО. Ф. 580. Оп. 2. Д. 633. Л. 151.
[6] Там же. Л. 165.
[7] ГАОО. Ф. 580. Ст. 2. Д. 475. Л. 99 об.
[8] См.: Ашихмина Е.Н. Н.С. Лесков в Орле. Орел, 2010. С. 189.
От ред.: Н.С. Лесков, – как писал мценский краевед А. Макашов в своей книге «В центре России», – довольно часто приезжал во Мценск. Умершая уже жительница города А.Н. Бауэр имела счастье встречаться с писателем, прогуливаться с ним в городском саду.